Воспоминания М.М. Мещерякова. Отрывок, характеризующий Мещеряков, Михаил Михайлович

Мещеряков Михаил Михайлович – командир 136-й стрелковой дивизии (3-я гвардейская армия, 1-й Украинский фронт), полковник.

Родился 8 (20) ноября 1896 года в городе Таганрог Области Войска Донского (ныне Ростовской области). Русский. В 1907 году окончил церковно-приходскую школу. Работал учеником шорника.

В Русской императорской армии с октября 1915 года. В 1916 году окончил Ораниенбаумскую пулемётную команду и школу инструкторов пулемётного дела; старший унтер-офицер.

Участник Первой мировой войны: в январе-ноябре 1916 – командир взвода 550-го пехотного Игуменского полка (Северный фронт); подпрапорщик. Награждён Георгиевским крестом 4-х степеней. В боях был трижды ранен. До января 1917 года находился на излечении в госпитале.

С января 1917 года служил в 1-м запасном пулемётном полку (в Ораниенбауме). Участник Февральской революции 1917 года, был членом полкового комитета. С июля 1917 года – председатель ротного, батальонного, полкового, дивизионного и корпусного комитетов, а с октября 1917 года – комиссар 37-го армейского корпуса (Северный фронт).

В Красной Армии с марта 1918 года. В апреле-августе 1918 – помощник командира пулемётной роты Коммунистического полка особого назначения. В июле 1918 года участвовал в подавлении восстания левых эсеров в Москве. В 1918-1919 – преподаватель пулемётного дела Московских командных курсов.

Участник Гражданской войны: в 1919 году участвовал в обороне Петрограда в составе сводной бригады московских курсантов, в начале 1920 года – в ликвидации бандформирований генерал-лейтенанта В.Л.Покровского на Кавказе.

В 1920-1923 – преподаватель пулемётного дела и командир взвода Майкопских курсов командного состава, в 1923 – завхоз повторных курсов комсостава Северо-Кавказского военного округа (в Ростове-на-Дону), в 1923-1925 – инструктор пулемётного дела при Таганрогском военном комиссариате. В мае 1925 года демобилизован.

В 1925-1930 – рабочий Московского пищепромсоюза, в 1930-1932 – электросварщик Московского электрозавода. В 1932 году окончил вечерний рабфак, в 1937 году – Московский институт философии, литературы и истории. Работал преподавателем философии и основ марксизма-ленинизма в Московском авиационном институте и Московском институте физкультуры. Вновь в армии с июля 1941 года.

Участник Великой Отечественной войны: в августе 1941 – командир батальона 1010-го стрелкового полка (Центральный фронт). Участвовал в оборонительных боях в Белоруссии. 25 августа 1941 года был тяжело ранен в районе города Добруш (Гомельская область, Белоруссия) и до октября 1941 года находился на излечении в воронежском госпитале.

В ноябре 1941 – феврале 1942 – комендант Воронежа. В сентябре 1942 года окончил курсы усовершенствования командиров полков.

В сентябре 1942 – мае 1944 – командир 971-го стрелкового полка, в июне-декабре 1944 – командир 136-й стрелковой дивизии. Воевал на Сталинградском, Западном, Брянском, Белорусском, 1-м Украинском и 2-м Белорусском фронтах. Участвовал в Сталинградской битве, Орловской, Брянской, Гомельско-Речицкой и Львовско-Сандомирской операциях. 29 сентября 1942 года был ранен в плечо, но полк не покинул.

Особо отличился в ходе Львовско-Сандомирской операции, умело организовав прорыв обороны противника в Гороховском районе (Волынская область, Украина). 18 июля 1944 года дивизия под его командованием с ходу форсировала реку Западный Буг и к утру 19 июля 1944 года расширила плацдарм до 15 км, что способствовало успешной переправе остальных частей и соединений корпуса.

За умелое командование дивизией и проявленные мужество и героизм Указом Президиума Верховного Совета СССР от 23 сентября 1944 года полковнику Мещерякову Михаилу Михайловичу присвоено звание Героя Советского Союза с вручением ордена Ленина и медали «Золотая Звезда».

В январе-марте 1945 – заместитель командира 120-й гвардейской стрелковой дивизии, в марте-мае 1945 – заместитель командира 41-го стрелкового корпуса. Воевал на 2-м, 3-м и 1-м Белорусских фронтах. Участвовал в Восточно-Прусской и Берлинской операциях.

До августа 1946 года был заместителем командира стрелкового корпуса (в Белорусском военном округе). В 1946-1947 – специальный корреспондент журнала «Военный вестник». В апреле 1947 – июле 1950 находился в загранкомандировке в Монголии в качестве военного советника при начальнике Сухэ-Баторского военного училища (город Улан-Батор). В 1950-1958 – начальник Сталинградского (с 1957 года – Чкаловского) суворовского военного училища (город Оренбург). С мая 1958 года генерал-майор М.М.Мещеряков – в отставке.

Генерал-майор (1954). Награждён орденом Ленина (23.09.1944), 4 орденами Красного Знамени (15.01.1943; 15.02.1945; 31.05.1945; 30.12.1956), орденами Александра Невского (6.02.1943), Красной Звезды (19.11.1951), Георгиевским крестом 1-й, 2-й, 3-й и 4-й степеней, 2 медалями «За боевые заслуги» (6.05.1946; 28.10.1967), другими медалями, американским орденом «Легион почёта» степени легионера (8.06.1945).

Воинские звания:
Капитан (25.11.1941)
Майор (3.10.1942)
Подполковник (26.02.1943)
Полковник (22.02.1944)
Генерал-майор (31.05.1954)

Герой Советского Союза Генерал-майор Мещеряков М. М.

О себе написал по собственной инициативе в 1958 году в апреле месяце в Лефортовском военном госпитале, где он лежал на лечение. В госпитале его посетили В. В. Столбов и Е. Н. Терехова. Эти воспоминания он передал для музея института. В июне месяце М. М. Мещеряков посетил музей института лично. Беседовал с членами кафедры.

Справка

Герой Советского Союза гвардии генерал-майор Мещеряков Михаил Михайлович, рождения 1896 года, работал в 1941 году научным сотрудником кафедры основ марксизма-ленинизма в Институте физической культуры ордена Ленина имени Сталина.

В июле 1941 года большая группа профессорско-преподавательского состава Московского института физической культуры изъявила желание сражаться с фашистскими полчищами, предательски напавшими на нашу любимую Родину. Были поданы заявления о зачислении нас в народное ополчение. Просьба наша была удовлетворена, и мы стали народными ополченцами.

Вскоре часть из нас, как офицеров запаса отобрали для формирования линейной 210 С-Д. Бывший майор запаса товарищ Чунихин, капитан Сафонов и Я, старший лейтенант запаса, были назначены командирами батальонов 1010 СП, 210 СД. Спешное формирование дивизии проходило в лесах, в окрестности города Калуги. В августе 1941 года наша дивизия была срочно направлена на Гомелевское направление фронта. В 10-15 км. от Гомеля, ночью наш полк срочно был выгружен под откос и замаскирован в лесу. Днем, полк походным порядком, по лесным тропам и дорогам был переброшен к деревне Мариевка, что в 15 км. северо-западнее города Дабруша, где и произошел встречный бой с фашистскими вооруженными силами. В кровопролитном бою с обеих сторон были значительные потери. Офицеры 1010 СП проявили большое мужество и самоотверженность, они шли впереди боевых порядков и с криком «Ура! За Родину, за партию!»

бросались на врага. В результате полк задержал на некоторое время Продвижение вглубь нашей страны фашистское зверье, но при этом сам понес большие потери. Командир 1010 СП подполковник Клюев был убит, командир 1 СБ майор Чунихин (инструктор) был убит, я был тяжело ранен. В общем, до 30 % офицерского состава 1010 СП вышли из строя.

Я был направлен на излечение в город Воронеж в стоматологический госпиталь. В декабре 1941 года я выписался из госпиталя и был назначен комендантом города Воронежа (присвоили звание капитана). В марте 1942 года был направлен на курсы командиров полков (Воронежского, а затем Донского фронтов). В августе 1942 года был назначен командиром 971 СП и 273 С-Д, присвоено звание майора. Полк вел тяжелые бои в Северном Сталинграде в балках Котлубань, Лиманная и т.д. Здесь, под Сталинградом, я прошел школу мужества и военного мастерства. Под Сталинградом Я обрел В себе и силу и умение бить врага. После упорной (на смерть стоявшей обороны) наша дивизия, входившая в состав 24 армии, перешла в наступление. Когда дивизия была обескровлена, а мой полк был еще сильным, тогда остатки 973 и 969 СП были переданы в состав моего 971 СП. Наш полк стал полнокровным и был передан в состав 650 армии генералу Жадову. На мою долю выпало счастье брать Сталинградский тракторный завод. 3 августа на текущем счету 971 СП стало 2879 пленных фашистских солдат и офицеров. Я был награжден за ряд успешных боев орденами Красное Знамя, Александра Невского и медалью (звание подполковник).

После разгрома Сталинградской группировки дивизия была выведена под Тулу и укомплектовалась в состав 13 армии. После чего была введена в бой севернее Орла. С непрерывными боями 1943-1944 годы я вел полк до города Луцка, что в направлении Львова. Много за это время пришлось форсировать рек и речушек, много было взято городов, сел и деревень.

В феврале 1944 года присвоено звание полковник. Весной этого же года был назначен командиром 136 СД. Принял дивизию, стоявшую в обороне против сильно укрепленной позиции фашизма. Они назвали свою оборону «неприступным валом имени принца Евгения». Летом дивизия была на левом фланге 3 гвардейской армии и на правом 13 армии, которой командовал генерал Пухов.

Во взаимодействии с 13 армией моя дивизия прорвала фронт фашистского вала. Преследуя отступающего противника, моя дивизия сходу форсировала реку Южный Буг, заняла заблаговременно подготовленную, но плохо защищаемую оборону, потому что, преследуя врага, 136 СД обогнала и раньше него успела занять его укрепленные позиции и с них же начала уничтожать отступавшего с боями врага. Попытка противника резервами из глубины выбить 136 СД с занятого нами укрепленного рубежа успеха не имела. Пам было очень трудно, но мы удержали занятый рубеж. За это мастерство и проявленное при этом мужество я был представлен к двум высоким наградам: Герой Советского Союза и званию генерал-майора. Звание Героя получил, а генерала задержали.

Командуя дивизией, принимал участие в форсировании рек Южной Буги, Вислы, Сана, Западного Буга, Нарева и др. Брал города и принимал участие в окружении их. Брал Варшаву, Сандамира, Сиротека и много сел и деревень в Польше.

В должности заместителя командира 41 СК окружал Кенигсберг, Франкфурт на Одере, Берлин, Бранденбург и с боевыми порядками частей 41 СК 120 гвардии, 264 и 289 СД вышли на реку Эльбу, где и встретились с американцами. За успешные бои под Кенигсбергом и проявленное мужество награжден орденом Красное знамя и вторично представлен к званию генерал-майора.

За успешное наступление на Берлин и взятие Бранденбурга был награжден 3-м орденом Красное Знамя и третий раз был представлен к званию генерала.

За проявленное мужество в преследовании и встрече с американцами был представлен нашим командиром к награждению американским орденом «Легионер заслуг».

На мою долю выпало большое счастье пройти с боями от Сталинграда до реки Эльбы. Воевал в тринадцати армиях и 5 фронтах. Под Гомелем был в 3 армии, под Сталинградом в 24 (командир армии генерал Галанин), 65 генерал Жадов, в 1 гвардейской не помню фамилии командира. При формировании под Тулой был генерал-полковник Лапатиы - 13 армия, под Брянском господин Фядюненский, под Гомелем 48 армия - Романенко, под Горохувом в 3-й генерал Гарунь, под Варшавой генерал-полковник Батов. под Кенигсбергом Горбатов, под Франкфуртом на Одере генерал Пухов, под Рава - Русский Светаев, под Минском Мозовецким генерал Пошевой. На фронтах был: У Рокоссовского 3 раза, у Жукова 2 раза, у Василевского 1 раз, у Конева 1 раз, у Черняховкого 1 раз.

Я очень счастлив потому, что с 1941 года и до конца войны только 2 раза ранен и 3 раза контужен. Пролежал в госпитале в общей сложности не больше 4-х месяцев. Награжден: «Золотой звездой» и «Орденом Ленина», четырьмя орденами «Красное Знамя», «Орденом Александра Невского», орденом «Красная Звезда», «Легионер заслуг», медалью за боевые заслуги, медали за оборону Сталинграда, за Кенигсберг, за Варшаву, за Берлин, за победу над Германией, 30 лет Советской Армии. В общем всего 8 орденов и 8 медалей, не считая медали 40 лет Советской армии.

Вот уже 8 год работаю в должности начальника Оренбургского Суворовского военного училища. Училище было дважды награждено переходным призом МО - Красное знамя и бюст Суворова. Заболел 8 января 1958 г., страшно этим угнетен.

Член КПСС с 1931 года, из рабочих; имею троих взрослых детей и троих внуков.

Награды Российской империи

Иностранные награды

Михаи́л Миха́йлович Мещеряко́в (8 (20) ноября ; город Таганрог области Войска Донского - 13 мая , город Москва) - генерал-майор (1954). Герой Советского Союза (1944), полный Георгиевский кавалер.

Биография

В Русской императорской армии с октября 1915 года. В 1916 году окончил Ораниенбаумскую пулемётную команду и школу инструкторов пулемётного дела; старший унтер-офицер .

В январе-марте 1945 - заместитель командира 120-й гвардейской стрелковой дивизии, в марте-мае 1945 - заместитель командира 41-го стрелкового корпуса . Воевал на 2-м , 3-м и 1-м Белорусских фронтах. Участвовал в Восточно-Прусской и Берлинской операциях.

До августа 1946 года был заместителем командира стрелкового корпуса (в Белорусском военном округе). В 1946-1947 - специальный корреспондент журнала «Военный вестник». В апреле 1947 - июле 1950 находился в загранкомандировке в Монголии в качестве военного советника при начальнике Сухэ-Баторского военного училища (город Улан-Батор). В 1950-1958 - начальник Сталинградского (с 1957 года - Чкаловского) суворовского военного училища (город Оренбург). С мая 1958 года генерал-майор М. М. Мещеряков - в отставке.

Жил в Москве. Умер 13 мая 1970 года . Похоронен на Ваганьковском кладбище в Москве.

Награды

• Герой Советского Союза (23.09.1944);
• орден Ленина (23.09.1944);
• четыре ордена Красного Знамени (15.01.1943; 15.02.1945; 31.05.1945; 30.12.1956);
• орден Александра Невского (6.02.1943);
• орден Красной Звезды (19.11.1951);
• четыре Георгиевских креста ;
• медали;
• американский орден «Легион почёта» степени легионера (1945).

Напишите отзыв о статье "Мещеряков, Михаил Михайлович"

Примечания

Ссылки

Отрывок, характеризующий Мещеряков, Михаил Михайлович

В русском войске по мере отступления все более и более разгорается дух озлобления против врага: отступая назад, оно сосредоточивается и нарастает. Под Бородиным происходит столкновение. Ни то, ни другое войско не распадаются, но русское войско непосредственно после столкновения отступает так же необходимо, как необходимо откатывается шар, столкнувшись с другим, с большей стремительностью несущимся на него шаром; и так же необходимо (хотя и потерявший всю свою силу в столкновении) стремительно разбежавшийся шар нашествия прокатывается еще некоторое пространство.
Русские отступают за сто двадцать верст – за Москву, французы доходят до Москвы и там останавливаются. В продолжение пяти недель после этого нет ни одного сражения. Французы не двигаются. Подобно смертельно раненному зверю, который, истекая кровью, зализывает свои раны, они пять недель остаются в Москве, ничего не предпринимая, и вдруг, без всякой новой причины, бегут назад: бросаются на Калужскую дорогу (и после победы, так как опять поле сражения осталось за ними под Малоярославцем), не вступая ни в одно серьезное сражение, бегут еще быстрее назад в Смоленск, за Смоленск, за Вильну, за Березину и далее.
В вечер 26 го августа и Кутузов, и вся русская армия были уверены, что Бородинское сражение выиграно. Кутузов так и писал государю. Кутузов приказал готовиться на новый бой, чтобы добить неприятеля не потому, чтобы он хотел кого нибудь обманывать, но потому, что он знал, что враг побежден, так же как знал это каждый из участников сражения.
Но в тот же вечер и на другой день стали, одно за другим, приходить известия о потерях неслыханных, о потере половины армии, и новое сражение оказалось физически невозможным.
Нельзя было давать сражения, когда еще не собраны были сведения, не убраны раненые, не пополнены снаряды, не сочтены убитые, не назначены новые начальники на места убитых, не наелись и не выспались люди.
А вместе с тем сейчас же после сражения, на другое утро, французское войско (по той стремительной силе движения, увеличенного теперь как бы в обратном отношении квадратов расстояний) уже надвигалось само собой на русское войско. Кутузов хотел атаковать на другой день, и вся армия хотела этого. Но для того чтобы атаковать, недостаточно желания сделать это; нужно, чтоб была возможность это сделать, а возможности этой не было. Нельзя было не отступить на один переход, потом точно так же нельзя было не отступить на другой и на третий переход, и наконец 1 го сентября, – когда армия подошла к Москве, – несмотря на всю силу поднявшегося чувства в рядах войск, сила вещей требовала того, чтобы войска эти шли за Москву. И войска отступили ещо на один, на последний переход и отдали Москву неприятелю.
Для тех людей, которые привыкли думать, что планы войн и сражений составляются полководцами таким же образом, как каждый из нас, сидя в своем кабинете над картой, делает соображения о том, как и как бы он распорядился в таком то и таком то сражении, представляются вопросы, почему Кутузов при отступлении не поступил так то и так то, почему он не занял позиции прежде Филей, почему он не отступил сразу на Калужскую дорогу, оставил Москву, и т. д. Люди, привыкшие так думать, забывают или не знают тех неизбежных условий, в которых всегда происходит деятельность всякого главнокомандующего. Деятельность полководца не имеет ни малейшего подобия с тою деятельностью, которую мы воображаем себе, сидя свободно в кабинете, разбирая какую нибудь кампанию на карте с известным количеством войска, с той и с другой стороны, и в известной местности, и начиная наши соображения с какого нибудь известного момента. Главнокомандующий никогда не бывает в тех условиях начала какого нибудь события, в которых мы всегда рассматриваем событие. Главнокомандующий всегда находится в средине движущегося ряда событий, и так, что никогда, ни в какую минуту, он не бывает в состоянии обдумать все значение совершающегося события. Событие незаметно, мгновение за мгновением, вырезается в свое значение, и в каждый момент этого последовательного, непрерывного вырезывания события главнокомандующий находится в центре сложнейшей игры, интриг, забот, зависимости, власти, проектов, советов, угроз, обманов, находится постоянно в необходимости отвечать на бесчисленное количество предлагаемых ему, всегда противоречащих один другому, вопросов.
Нам пресерьезно говорят ученые военные, что Кутузов еще гораздо прежде Филей должен был двинуть войска на Калужскую дорогу, что даже кто то предлагал таковой проект. Но перед главнокомандующим, особенно в трудную минуту, бывает не один проект, а всегда десятки одновременно. И каждый из этих проектов, основанных на стратегии и тактике, противоречит один другому. Дело главнокомандующего, казалось бы, состоит только в том, чтобы выбрать один из этих проектов. Но и этого он не может сделать. События и время не ждут. Ему предлагают, положим, 28 го числа перейти на Калужскую дорогу, но в это время прискакивает адъютант от Милорадовича и спрашивает, завязывать ли сейчас дело с французами или отступить. Ему надо сейчас, сию минуту, отдать приказанье. А приказанье отступить сбивает нас с поворота на Калужскую дорогу. И вслед за адъютантом интендант спрашивает, куда везти провиант, а начальник госпиталей – куда везти раненых; а курьер из Петербурга привозит письмо государя, не допускающее возможности оставить Москву, а соперник главнокомандующего, тот, кто подкапывается под него (такие всегда есть, и не один, а несколько), предлагает новый проект, диаметрально противоположный плану выхода на Калужскую дорогу; а силы самого главнокомандующего требуют сна и подкрепления; а обойденный наградой почтенный генерал приходит жаловаться, а жители умоляют о защите; посланный офицер для осмотра местности приезжает и доносит совершенно противоположное тому, что говорил перед ним посланный офицер; а лазутчик, пленный и делавший рекогносцировку генерал – все описывают различно положение неприятельской армии. Люди, привыкшие не понимать или забывать эти необходимые условия деятельности всякого главнокомандующего, представляют нам, например, положение войск в Филях и при этом предполагают, что главнокомандующий мог 1 го сентября совершенно свободно разрешать вопрос об оставлении или защите Москвы, тогда как при положении русской армии в пяти верстах от Москвы вопроса этого не могло быть. Когда же решился этот вопрос? И под Дриссой, и под Смоленском, и ощутительнее всего 24 го под Шевардиным, и 26 го под Бородиным, и в каждый день, и час, и минуту отступления от Бородина до Филей.

Русские войска, отступив от Бородина, стояли у Филей. Ермолов, ездивший для осмотра позиции, подъехал к фельдмаршалу.
– Драться на этой позиции нет возможности, – сказал он. Кутузов удивленно посмотрел на него и заставил его повторить сказанные слова. Когда он проговорил, Кутузов протянул ему руку.
– Дай ка руку, – сказал он, и, повернув ее так, чтобы ощупать его пульс, он сказал: – Ты нездоров, голубчик. Подумай, что ты говоришь.
Кутузов на Поклонной горе, в шести верстах от Дорогомиловской заставы, вышел из экипажа и сел на лавку на краю дороги. Огромная толпа генералов собралась вокруг него. Граф Растопчин, приехав из Москвы, присоединился к ним. Все это блестящее общество, разбившись на несколько кружков, говорило между собой о выгодах и невыгодах позиции, о положении войск, о предполагаемых планах, о состоянии Москвы, вообще о вопросах военных. Все чувствовали, что хотя и не были призваны на то, что хотя это не было так названо, но что это был военный совет. Разговоры все держались в области общих вопросов. Ежели кто и сообщал или узнавал личные новости, то про это говорилось шепотом, и тотчас переходили опять к общим вопросам: ни шуток, ни смеха, ни улыбок даже не было заметно между всеми этими людьми. Все, очевидно, с усилием, старались держаться на высота положения. И все группы, разговаривая между собой, старались держаться в близости главнокомандующего (лавка которого составляла центр в этих кружках) и говорили так, чтобы он мог их слышать. Главнокомандующий слушал и иногда переспрашивал то, что говорили вокруг него, но сам не вступал в разговор и не выражал никакого мнения. Большей частью, послушав разговор какого нибудь кружка, он с видом разочарования, – как будто совсем не о том они говорили, что он желал знать, – отворачивался. Одни говорили о выбранной позиции, критикуя не столько самую позицию, сколько умственные способности тех, которые ее выбрали; другие доказывали, что ошибка была сделана прежде, что надо было принять сраженье еще третьего дня; третьи говорили о битве при Саламанке, про которую рассказывал только что приехавший француз Кросар в испанском мундире. (Француз этот вместе с одним из немецких принцев, служивших в русской армии, разбирал осаду Сарагоссы, предвидя возможность так же защищать Москву.) В четвертом кружке граф Растопчин говорил о том, что он с московской дружиной готов погибнуть под стенами столицы, но что все таки он не может не сожалеть о той неизвестности, в которой он был оставлен, и что, ежели бы он это знал прежде, было бы другое… Пятые, выказывая глубину своих стратегических соображений, говорили о том направлении, которое должны будут принять войска. Шестые говорили совершенную бессмыслицу. Лицо Кутузова становилось все озабоченнее и печальнее. Из всех разговоров этих Кутузов видел одно: защищать Москву не было никакой физической возможности в полном значении этих слов, то есть до такой степени не было возможности, что ежели бы какой нибудь безумный главнокомандующий отдал приказ о даче сражения, то произошла бы путаница и сражения все таки бы не было; не было бы потому, что все высшие начальники не только признавали эту позицию невозможной, но в разговорах своих обсуждали только то, что произойдет после несомненного оставления этой позиции. Как же могли начальники вести свои войска на поле сражения, которое они считали невозможным? Низшие начальники, даже солдаты (которые тоже рассуждают), также признавали позицию невозможной и потому не могли идти драться с уверенностью поражения. Ежели Бенигсен настаивал на защите этой позиции и другие еще обсуждали ее, то вопрос этот уже не имел значения сам по себе, а имел значение только как предлог для спора и интриги. Это понимал Кутузов.